В нем хватило силы стиснуть зубы и покорно принять наказание.
В нем хватило воли сдержать раздирающий глотку крик, что дробью бы отбился от холодных мертвых стен.
В нем хватило храбрости спасти тех, кого не обязан был, преступить через с трудом добытое положение, поставив чужую жизнь выше своей.
В нем хватило героизма не умолять слизеринца, что направлял не дрогнувшую в руке палочку остановиться, ведь он уже бывал на том же месте.
Он пытал и спасал.
Предатель, очистившийся от скверны.
Герой.

Философия когтевранцев всегда была загадкой для многих — слишком запутанная сама по себе, она обрастала все новыми и новыми хитросплетениями, стоило лишь попытаться приникнуть за завесу тайны. Замкнутые и скрытные — наследники Ровены Рейвенкло с почетом носили ее же цвета, синевой презрения окатывая остальных. Холодом темных глаз обжигая больнее, чем когда-либо научились слизеринцы. Возносясь над остальными разумом, в высоты птичьего полета будучи способными лишь рассуждать, а принимать фактическое участие. Этих прекрасных птиц сбили камнями и приковали цепями к земле. Этих животных, чьи когти заточены на смерть, заставили поравняться со змеями. Когтевранцам было велено не сопротивляться. Настоятельный совет не противиться сменившемуся режиму. Лишь совет, попавший в цель, несущий в себе простейший посыл.

Если вы действительно так умны, вы не станете противиться.

Майкл был из тех, кто до последнего ищет сторону не в угоду честолюбию, не по воле тщеславия, руководствуясь лишь тем, что велит ему внутренняя мораль. Корнер ошибался, как твердил он безумцам-Кэрроу, поясняя свое участие в Отряде Дамблдора, Корнер ошибался, как будет в истерике шептать после первого своего урока Защиты от Темных Искусств. Он просчитывался и жертвовал конем, напрасно спутав его с пешкой. Но он никогда не был предателем.

Когда перед тобой ставят жертву, обозначая простые различия между вами, ты не задумываешься дважды. Лишь гриффиндорцы способны твердо отказать, без страха глядя в глаза возможных мучителей, без ужаса плюя в лицо врагам. Лишь гордые дети Годрика могут совершить подобную глупость даже не попытавшись. Корнер ловил себя на мысли, что подобному уж точно не учил его Избранный, призванный научить бороться с врагом. Но враг тут, перед тобой, мясистыми пальцами сжимающий в предвкушении мантию, выжидая, когда же ты поступишь. Как ты поступишь. Майкла не учили ненавидеть, не учили любить боль. Майкл просто был слишком умен чтобы поинтересоваться, чего надо хотеть, чтобы заклятье удалось. Холодный расчет и трезвый рассудок. Он всегда контролировал силу используемых проклятий.

Предавший тех, кому не был верен, спасая детей пожертвовавший собой. Майкл тот-самый-рейвенкловец поступивший не по жанру, отошедший от признанного образа. Сдирающий заклятием оковы с детей, за что и оказался стоящим перед Кэрроу, ожидавшим расплаты. Блейз к тому времени уже свободно владеет Круциатусом, для него подобные пытки - рядовое событие, обычно заканчивающееся очищением желудка на пути в гостиную. Блейзу неинтересно, почему перед ним тот, кто еще недавно сидел рядом на Древних Рунах, кто днями ранее сам применял непростительное заклинание. Забини просто сжимает палочку, и заставляет себя чувствовать удовольствие от боли. Наконец-то не слыша криков.

*среднее имя можно менять без обсуждений.

Подробности

Особые пожелания:
Опять же, как администратор, мне бы написать о том, как невероятно важно, чтобы Вы были активным и талантливым игроком и смело влились в наш дружный коллектив. Но мне нужно лишь то, чтобы Вы были вовлеченным и хорошим игроком. Чтобы Вы умели создавать, используя слова, увлекать чтением, и, что важно понимать персонажа. Не зря заявка оставляет простор - только на Вашей совести, каким выйдет Майкл, однако, мы бы хотелось стать как минимум причастным к его появлению у нас.
Связь с заказчиком:
ICQ  —  614884581
Пример игры:

Игровой пост для этого же форума, и, что иронично, похожая ситуация. Блейз Забини вынужден применить непростительное к собственной подруге. Кажется, тут расскрывается вполне философия тех, кто использовал Круцио на своих же. Либо ты, либо тебя.
!warning!  стиль автора очень специфичен.

Вакуум тишины забил голову ватой, раздувая ее изнутри, практически причиняя боль давлением на тонкие костяные стенки черепа.
Болезненный гул слишком глубоко просачивается вовнутрь, пуская ядовитые соки-корни в белесую дымку беззвучия, что облепила, окутала собой розоватую морщинистую слизь — мозг.
Истерический визг разрывает блаженную тишину, мигом вонзая шипастые наконечники неровного звука прямо в нежнейшую кожу натянутой, словно барабан, перепонки.
Блейз Забини начинает слышать.

Он находит себя среди студентов, чьи бледные осенние лица искривляет гримаса гадливости. Ее несложно узнать — поджатые тонкие губы, словно скатанные вовнутрь, искривленные под неестественным углом, натянутая кожа и сжатые до хруста скулы. Сдвинутые на переносице брови и полный паники взгляд, который, буквально силой, приходится отрывать от разворачивающейся картины. От картины, полной сюрреалистичной извращенной морали, капающим с языка ядом отравляющей всех присутствующих шипящим: "Не ты, так тебя". Твердый, словно сталь вонзившаяся в плоть, голос непростительных заклинаний так и вещал жизненную истину, правду от начала до конца. Либо ты отрываешь, отгрызаешь голову зубами, либо твое тело четвертуют булавой. Именно с этими истинами седьмой курс волшебников знакомили на уроке Защиты от Темных Искусств.

Блейз ощущает, как на языке першит содранная эмаль, перемолотая зубами в протяжном их скрипе. Забини чувствует, как поскрипывает бледные отодранные куски зубов, как оцарапывают в кровь десна. Он осознает, что труха оплетает его язык, смешиваясь со слюной, проникая в нее и растворяясь, белым сгустком смерти собираясь направиться в тело. Блейз Забини собирает слюну и почти безумно сглатывает, не отрывая диких раскосых глаз от разворачивающейся перед ним картины.

Гордая гриффиндорка срывает связки, разодрав их криком, вываляв в крови и выплюнув непонятный кровяной сгусток прямо на пол перед собой. Давясь хлынувшим ихором, захлебываясь слезами, будучи не в состоянии даже вытереть пожелтевшее от соплей лицо — поверженный гордый лев на коленях пред змеей. Чудо политического Лордового режима и волшебство подготовки детей по программе Кэрроу. Сгусток человеческой плоти, испачкавший мучителю ботинки, красное на черном выводя. Выбирай.

Гойл вздрагивает.

Забини отчетливо видит, как подпрыгивает в пухлой руке палочка — длинное древесное продолжение кисти, призванное давать силу и власть для всего. У Блейза отличный обзор — с первых рядов, в которые настоятельно рекомендуют пробиваться брат и сестра Кэрроу, одаривающие его приторными улыбками изнеженных ублюдков. Гладящие по волосам, задерживающие руки на спине слишком на долго, хвалящие за каждого, кто потерял сознание всего на третей минуте пытки. Присосавшиеся к его душе тлетворными зубами, проделавшими неровные дыры, чтобы облегчить пожирание плоти. Всегда велящими ему наказывать провинившихся наравне с собой, наравне с Пожирателями смерти, позволившими скотскому клейму очернить собственное запястье, содрать с кожи бледный пигмент и навек оплести змеей-языком тонкие кости, покрытые кожей. Позволившими так же, как позволил и он сам, в агонии страха, лишенный надежды, силой поставленный на колени перед бледным устрашающим человеком.

У него были красные глаза.
Поддернутые багряной проволокой  — глаза хищника, глаза убийцы.
Глаза, по цвету не отличавшиеся от  крови, не прекращающей течь изо рта девушки, наказание которой приостановили.

Гриффиндорка, не отрывая глаз, смотрела на месиво, только что вышедшее из ее рта. Беззвучно рыдая, проглатывая кровь, не ощущая даже мясистых пальцев Кэрроу на плече, что грозились сломать надвое тонкое сплетение костей. Амикус наклонился, внимательно изучая лужу, осточертевшим Блейзу мокрым взором оценивая и наслаждаясь, впиваясь в пальцами в грязные девичьи волосы. Кэрроу наслаждался сложившейся ситуацией, заставляя Забини нервно натягивать на палец рукав, скрывая метку, за чернотой пряча тьму. Пожиратель смерти отвлекся от своего занятия, подмигнув Гойлу, окинув взором учеников, привычно надолго задержавшись на Блейзе. И даже не слыша омерзительного голоса, слизеринец уже знал, что услышит.

Она откусила себе язык.

Голос, схожий на вилку, царапающую тарелку оглашает это с немым восторгом, с надламывающим восхищением с такой искренней радостью, что Грегори за его спиной глуповато повторяет тот же оскал. На упитанных, по-детски покрытых румянцем щеках проступают ямочки, придавая Гойлу поистине херувимский вид.

Блейз ощущает, как кислота подступает к его горлу.

Избавление от языка не избавляет от заслуженного наказания, а похвальное рвение, восхитительные способности Грегори заслуживают искренних аплодисментов. Хлопков ладони о ладонь, неуверенно прозвучавших среди слизеринцев, не отрывающих взгляда от куска человеческой плоти, выдранного зубами в припадке агонии. Взгляда, в которым, белым по белом читалось отсутствие восхищения и немой вопрос неужели так? Неужели настолько больно, неужели они способны так же причинить боль такого масштаба, что липкий, сочащийся сукровицей, кусок собственного тела, кусок не их тела окажется под ногами. Неужели их тут учат искусству пытки, иллюзорно делая вид, будто обучают дисциплине. Выбор прост либо ты, либо тебя.

Блейз умеет отличать игры. Половину детства игравший под напором кукловода, он обучился находить нити, что лезвиями впиваются в руки марионеок, болванчиков, лишь пешек в игре короля. Тупо скалящиеся уроды, болезненно ухмыльнувшиеся дураки — все они лишь пояснение неясной для Забини ласковости по отношению к нему. Он вырвал руку, не дав стальной нити оплести и без того израненную кисть, воспротивился тому, чтобы быть меченным еще одной скотиной. Подчинился, склонив голову, прикрыв глаза и зубы сжав, однако, не позволил Амикусу Кэрроу влезть в его голову. Зря.

Блейз ощущает, что под взглядом, расплавляющим собой метал, горящее ощущение в желудке становится все сильнее. Словно тело вступило с душей в схватку и несло победу с гордостью Героя. Словно тело не было в состоянии терпеть то, что, искривляя рот, проглатывала душа. Предрекая рвоту в альковах школы, тело восставало против Блейза, грозя разоблачением, грозя тем, что презрительная гадливость исчертит красивые черты. Но выбирают не его.

Неухоженные ногти оставляют след на тускло поблескивающей мантии, а бледная девичья кожа словно светится изнутри в дневном освещении. Панси выходит в центр комнаты, не глядя на Гойла, приковав взор к ошметку человеческого яства, валяющемуся все так же на полу, к ничтожному поверженному льву, исторгнувшего собственной язык. Она дрожит всем телом, трясется, словно загнанное животное, тогда как, сама волей, случая оказалась хищником. В естественном свете осеннего солнца, тварь, что не способна оскалить зубы, мерзотным запахом изо рта предупредив жертву о близящейся гибели — слизеринка-волшебница. Направляющая палочку, ходящую ходуном, с плещущимся на дне взгляда ужасом, с испугом ягненка пред волками. Блейз закрывает глаза прежде, чем Кэрроу осознает простую истину. Блейз понимает почти сразу, прикусывает губу лишь на мгновение, зубами процарапывая белесую от потери крови ткань. Перед Паркинсон поставили выбор, кем быть, дичью или охотником и, нажав на курок, она выпустила холостую.

— Круцио. — произносит слабый женский голос, и привычный крик так и не звучит. Не прорезает барабан перепонок, не впивается раскаленными иглами в ракушку внутри уха. Тишина.

Панси не смогла.

Скулы Амикуса сводит судорогой, и, пнув ногой гриффиндорку он толкает Персефону, вцепившись в мантию, и передвигая на уступленное место. Заставляя растерявшуюся слизеринку оступиться, поскользнувшись на откушенном языке, измазав ботинки в крови и на мгновение прижавшись к Пожирателю, словно к спасителю. Какова ирония, на уровне подсознания отмечает Блейз, даря ситуации улыбку, прорезанную скальпелем в руках безумца. Именно она привлекает внимание Амикуса, и именно поэтому жестом колдун подзывает к себе именно его.

Стоящего в толпе, но не пропадавшего с глаз.
Пожирателя в с слизеринской толпе.
С ни разу не дрогнувшей рукой.

Их ставят напротив. Ставят, сохранив уважение к чистокровной девочке, чья кровь спасла ее от более жестокой расправы. Ту, кто не смогла поставить себя выше, чем другого, не способную пожелать боли. Предавшей Слизерин в ту же секунду, когда дрогнувшим голосом вызвала не заклятие, а тишину. Саму ставшую на место жертвы.

У Блейза никогда не дрожал голос и не тряслась рука. Блейз, игравший в эту игру дважды в неделю знает ее правила и давно выбрал, кто будет жертвой, а кто палачом, занесшим костяной топор над головой. Готовый разрубить гнездище порока, изгнать птенцов двоемыслия, заставить пережить то, что научит.

Влажная даже через мантию рука Кэрроу опускается ему между лопаток, призывая не начинать до тех пор, пока не будет велено. Пока не будет приказано отчеканить слова черного проклятия и, глядя жертве в глаза, наблюдать, как судорога боли переставляет телесные клетки внутри, изменяя человека до неузнаваемости. Превращая душу в порох, а тело — в оболочку. Уча. Ведь именно как обучение Амкус представляет волшебником действо, что развернется перед глазами. Смена ролей и наказание, что повлечет за собой лишь два сюжета. Слабый станет жертвой или переродится в тварь, не знающую жалости, не сомневающуюся и делающую, как приказывают инстинкты, как велит привязанное к запястью бесцветное болезненное знамя кукловода. Не задавая вопросов и кривя тонкие губы в удовлетворенной усмешке.

Панси выглядит растерянно, что очевидно, по подрагивающим губам, по распахнутым настежь глазам-болотам с торфяными залежами надвигающейся истерики. Очевидно, она не понимает, она еще не успела испугаться, хоть и знает, к чему все идет. Смотрящаяся слишком мертвой на фоне кровавых воспоминаний минутной давности, заставляющая жалеть об отсутствии на щеках ямочек и румянца, свойственного любимым ученикам брата и сестры Кэрроу. Губы пронзает болезненный укол и Блейз понимает, что еще чуть-чуть и там соберется сукровица. Он сглатывает. Он ждет.

Когда рука прочерчивает себе дорогу прочь от его тела, указ воспринимается мгновенно. Забини поднимает палочку и в последний раз бросает взгляд на Панси. Последний раз смотрит на такую Паркинсон.

— Блейз...

— Круцио.

Его голос не дрогнул, а рука продолжала твердо направлять палочку прямо в грудь слизеринке. Блейз вспоминает, воскрешает в памяти все то, что чувствовал, получая метку. Растворяет в мозгу кислотой плавящуюся кожу, абсорбирует органами чувств ощущение одиночного бреда, заставляет сознание впитать всю ту боль, что пережил он за пару минут, а потом...  Потом он вспоминает глаза. Зеленые, что зовутся бутылочными, сейчас они обретают болотный отлив, а отчим — грязный полукровка, на проверку оказывается изрядно на Панси похож. Ненавидимый сердцем, пнувший Блейза ногой к грязным от земли пальцам Темного Лорда. Тот, кто во всем виноват...

Красный луч разрезает дневной свет, вонзаясь в грудную клетку, разрывая ткани изнутри. Забини забывает, кто перед ним, собравший ненависть на острие палочки, приказывающий телу идти вразрез себе, кричащий внутри, что чем быстрее жертва отрубится, тем быстрее неистовая чернеющая ненависть перестанет током прошибать вены насквозь. Метка горит адским пламенем, а рука, что держит палочку не двигается ни на дюйм. Блейз отпускает себя, делает пас палочкой, увеличивая силу, с которой искривляет человеческое тело магия. Он теряет контроль, утонув в наслаждении болью, в наслаждении ненавистью, в чувствах, всегда подавляемых на уровне инстинктов.

Метка тлеет на руке, а Блейз сгорает изнутри.
Под радостные вопли Амикуса Кэрроу.